Саодат. Непознанная вселенная

 

Саодат Исмаилова Видео-художник, режиссер, сценарист. Родилась в Ташкенте, живет в Париже. Представляла свои работы на Венецианской биеннале, Каннском и Берлинском кинофестивалях, и более 35 международных кинофорумах, став обладателем ряда кинопризов.

 

Мадина Муминова: Когда ты впервые поняла, что хочешь стать режиссером?

Саодат Исмаилова: Когда родители отдали меня в экономический лицей при Нархозе. Тогда мне сразу все стало понятно в жизни (смеется). С радостью сбежала в Театральный институт на факультет «Режиссура телевидения и кино».

 

М.М.: А как ты попала в Фабрику? (Центр исследования искусства, Италия – прим.ред.)

С.И.: Параллельно с учебой в театральном, проходила практику у режиссера Юсуфа Разыкова. В год, когда я работала у него ассистентом режиссера в картине «Дилхирож», параллельно в Ходженте проходили съемки фильма «Ангел правого плеча» Джамшеда Усманова. Это был проект Фабрики. Техническая база фильма находилась в Ташкенте, поэтому директор отдела кино Марко Мюллер пребывал у нас в городе и Юсуф ака познакомил нас. Марко попросил показать ему свои работы и я принесла ему все студенческие материалы. Его предложение поехать на год учебы в Италию стало неожиданным для меня. Тогда мы могли мыслить об одном – продолжить учебу в Москве, других возможностей не было. Мечтали о ВГИКе. И вдруг такое предложение, еще и на основе гранта. Помню, что защитилась 28 июня и 4 июля уже вылетела в Италию.

М.М.: У вас демократия в семье относительно решений детей?

С.И.: Наверное. Еще я младшая, а младшим часто везет. Адоля и Бобур старались не расстраивать родителей, поступая так, чтобы им было комфортно. Но мне не удавалось идти наперекор себе. Начинаю просто сгорать изнутри (улыбается).

 

М.М.: Какими были первые ощущения, когда ты приехала в иностранный университет?

С.И.: У меня произошел довольно жесткий культурный шок. Были моменты, когда хотела собрать чемоданы, уехать домой. Все в социальном отношении сложилось хорошо – теплота новых друзей, гостеприимство Фабрики, условия проживания. Я впервые столкнулась с современным кино, музыкой, искусством и литературой, которые никогда не знала прежде. Обрушившийся на меня поток информации, вызывал во мне особую реакцию. Поначалу я чувствовала себя оторванной, от неприятия хотелось бежать в душ. Было непонятно и до глубины души обидно, почему мы всего этого не знали раньше. Нас учили до какого-то определенного периода, а дальше все обрывалось, будто пропасть. Оказалось, что есть масса других дорожек, по которым можно идти и развиваться. Благодарна этому сложному и замечательному периоду в Италии, который помог мне найти мое индивидуальное мироощущение.

М.М.: Расскажи о том, во что вылился этот непростой год учебы в Италии?

С.И.: В первое полугодие я сняла короткометражный игровой фильм «Зулфия» (не считаю, что это удачная работа). Так я впервые попала в Каракалпакстан, и уже через несколько месяцев вернулась для документального фильма «Арал. Рыбалка на невиданном море» (Приз за лучшую картину на Туринском кинофестивале, Италия – прим.ред.). Мою учебу в Фабрике продлили еще на год и после документального фильма я получила предложение сделать проект о музыке Средней Азии (по заказу Смитсоновского института, США – прим.ред). Заказную работу в формате стандартных документальных фильмов. У меня появилась возможность проехать весь Узбекистан, Киргизию, Казахстан, Азербайджан и Таджикистан, прикоснуться к народам, близким моей культуре. Нужно отметить, что создание десяти фильмов растянулось на шесть лет. И главное, что мне дали абсолютную свободу на съемочный период, я безлимитно снимала, проникая впервые в полевые исследования, уникальные встречи с представителями традиционных музыкальных школ с гор Памира, кочевыми киргизами на границе с Китаем, бухарскими евреями в Квинсе (район Нью-Йорк – прим.ред.), стариками, что пели «катта ашула» на базарах Исфары.

Я получила невероятный контакт с уходящим прошлым и бесценный опыт работы в документальном жанре.

Мне никогда не удавалось идти наперекор себе. Начинаю просто сгорать изнутри

 

М.М.: После Фабрики ты отправилась на учебу в Германию?

С.И.: Да, Узбеккино направили меня в DAAD – Германскую службу академических обменов, в Берлин на полгода, откуда я вернулась с идеей создания полнометражной картины «40 дней молчания» (ко-продукция Франции, Германии и Голландии, в 2014 году номинирован как лучший дебютный фильм на Международном кинофестивале в Берлине и завоевал награды на других международных фестивалях – прим.ред.) В процессе работы я пыталась понять, что означает сакральная цифра 40 в нашей культуре, она сопровождает нас всю жизнь – при рождении и смерти, есть 40 самых горячих дней в году и самых холодных, 40 косичек, 40 дней очищения. Я все еще до конца не знаю... Лишь появилась догадка (улыбается).

М.М.: Ты сознательно не использовала в своем игровом кино актеров?

С.И.: Когда мы с Улугбеком Садыковым (сценарист – прим. ред.), спустя длительное время исследований, написали сценарий и у нас появилось понимание того, где и как снимать, начался кастинг. Приводили разных актеров, которые пытались имитировать какие-то эмоции. Все вдруг показалось искусственным, не настоящим. Решила, что мне нужно найти типажи, чьи судьбы близки к истории моих персонажей. В моем фильме снималась только одна актриса – Барохат Шукурова, чья судьба тоже очень схожа с судьбой ее героини Хамиды. Играть ей было не нужно, только проживать.

В этом плане я благодарна документалистике, она научила меня терпению и другому отношению к темам и материалам. Как бы я не пыталась что-то придумать, реальная жизнь всегда сильнее и убедительнее, нужно только додумать. Поэтому, когда я нашла, наконец, своих реальных героев и поняла, что уже крепко стою на ногах, я отпустила сценарий.

 

М.М.: То есть ты его раздвинула?

С.И.: Нет, я его просто убрала. Сценарий помог мне создать базу, фундамент. Дальше все развивалось само.

 

М.М.: Можно ли сказать, что поехав учиться в Европу, ты по-новому взглянула на свою культуру?

С.И.: Я в детский сад не ходила, меня воспитывала бабушка, женщина с сильным характером и безмерной любовью к жизни и людям. Мы туркестанские, поэтому она часто ездила на историческую родину и возила меня с собой. Все детство и юность я слушала сказки и легенды, ее воспоминания о прожитых годах. В них была горечь и сладость, радость и разочарования. На этом я выросла, и как мне кажется, продолжаю наше общение с ней путем художественного языка. Осознаю, что жизненные ценности тогда были иные и боюсь, мы их заменили или нам их заменили. Однозначно, дистанция кристаллизирует связь с домом, через тунель воспоминаний, и, что интересно, появляется хищное любопытство к своим корням. Человек интегрируется со временем в новую среду, но я должна благодарить бабушку за то, что она пропитала меня любовью к истокам и дала непоколебимый фундамент верности им.

М.М.: Каким образом ты от документального и игрового кино нырнула в видеоарт?

С.И.: Во-первых, мой фильм долго и тяжело реализовывался: не относительно творческого процесса, а из-за всех составляющих кино, как индустрии. В какой-то момент я поняла, что если вот так вот буду сидеть или бороться со всеми и всем, что тормозит процесс, можно уйти в себя или угаснуть. Это меня и привело в короткий формат, в видеоинсталляции, в которых необходимы только я, моя камера, монтажный стол, звук, как я его понимаю и все – больше никто не нужен. И это такое удовольствие, должна сказать! Может то, что я создаю не имеет большой аудитории и не принесет денег и славы. Тем не менее ко мне все время приходит осознание того, что я занимаюсь чем-то нужным.

Со мной произошло то, что обычно происходит с художниками. Если у них заканчиваются масляные краски или холст, они рисуют карандашом, выплескивая свои эмоции и мысли на обычную бумагу. Мои наброски – это мои работы в видеоинсталляциях, они меня ведут, я чувствую себя в них хорошо и комфортно. Преимущество в том, что они имеют короткий оборот времени от момента, когда ты что-то задумал и момента его реализации. Когда я начала реализовывать себя в видео, по личной нужде, совсем не задумывалась о том, что они будут жить публичной жизнью. Меня заметили и стали приглашать на выставки и биеннале, заказывать проекты. У европейцев большой интерес к нашему региону и особое отношение к искусству. Для них художник имеет более широкий объем. Им интересны любые поиски и пути самовыражения художника, будь он режиссером или поэтом, для них не важно какие инструменты он использует для этого. Именно так я и попала в пространство современного искусства, им стало интересно, могу ли я что-то еще кроме кино. И когда я поняла, что у меня получается, я решила пойти учиться дальше. Поступила в «Фресной», Национальный Центр современного искусства Франции.

М.М.: Ты сама выбрала свой четвертый университет?

С.И.: Да. Заведение приглашает 24 художника в год с уже сформированным мировоззрением, людей моего возраста. На основе гранта, что немаловажно для меня. Плюс, они дают возможность реализовать два проекта в течение двух лет учебы на их базе. В первый год я сделала более традиционный проект «Шепот Амударьи», прошла всю реку от ледников Памира до Арала, собирая сны людей, когда-либо рассказанных воде, согласно нашим древним обычаям.

Второй мой проект должен был касаться новых технологий. Так родился «Куркит» – вдохновленный древней легендой о мифическом герое и его пути в поисках бессмертия. История плавно переходит в сегодняшние космические исследования человека, по-прежнему ищущего ответы на сакральные вопросы о бессмертии.

М.М.: А как появилась идея создать проект «Кырк Кыз»?

С.И.: Когда я снимала «40 дней молчания», узнала об архитектурных памятниках «Кырк Кыз»: в Термезе сохранилась крепость с этим названием, в Каракалпакстане есть малый и большой кала «Кырк Кыз». Говорят, в Бухаре есть развалины памятника, даже в Самарканде на месте, где сейчас аэропорт, находятся останки городища «Кырк Кыз». Благодаря исследованиям, я натолкнулась на невероятно большой объем материала касательно «Сорока девушек».

 

М.М.: Можно сказать, что один твой проект плавно переходит в другой?

С.И.: Приблизительно так. В Бишкеке в «Букинисте» купила книгу «Сорок девушек» для домашней библиотеки. Через какое-то время галерея в Германии пригласила меня сделать персональную выставку. Начала копаться в материалах и вновь наткнулась на эту книгу.

Обратила внимание, что на русский язык достон переложил Арсений Тарковский. Знала его как поэта, любила как режиссер его творчество и его сына Андрея, а как о тюркологе слышала впервые. Когда прочла эпос, поразилась богатым языком изложения, сложной драматургией произведения. Удивилась, что временной отрезок в этом достоне берет начало с древности и доходит до 18 века с конкретными историческими персонажами. Решила, что Арсений Тарковский приложил свой поэтический талант и воображение. Поэтому начала искать текст эпоса на каракалпакском языке, чтобы сравнить. И когда прочла подлинник, поняла, что на каракалпакском языке он звучит намного богаче и мощнее. У Тарковского это все-таки адаптация, русифицированная версия восточного сказания. Подлинник – это просто кладезь для творчества. Но должна признаться, что читала только этот достон, возможно, они все такие.

Пыталась понять, что означает сакральная цифра 40 в нашей культуре. Все еще до конца не знаю... Но у меня уже появилась догадка

 

М.М.: Сколько времени ты работала над этим проектом и что именно взяла за основу?

С.И.: Над проектом работала три года и в качестве источника позаимствовала красивую историю, сохранившуюся в нашей коллективной памяти. Любой человек в Средней Азии, когда вы его спрашиваете о «Кырк Кыз»: говорит о сорока смелых девушках, которые погибли, защищая свою землю. И больше чем это, рассказать не может. Мне кажется, в этом есть глубокая истина. Когда мы несем в себе информацию, недосказанную и первозданную, это дает большие возможности для исследований и самовыражения художнику.

 

М.М.: Что самое ценное для тебя в этой работе?

С.И.: Удивительно и важно, что девочки, которых я отобрала для проекта, выросли у меня на глазах. Семь девушек из разных регионов Средней Азии. Для них нашли мастеров традиционной музыки, с которыми они занимались в течение двух лет, благодаря выделенному гранту. Для меня ценно и то, что над пластикой с девочками работала французский хореограф Северин Рием, а одевала их художник Хилола Шер.

Не ошиблась в выборе композитора. Дмитрий Янов-Яновский прекрасно знает народную музыку, писал для кино и мультипликации, и у него щедрый музыкальный язык. Поначалу было не просто. У нас разное эмоциональное музыкальное мироощущение. Но именно в наших разных взглядах сложилась эта богатая музыкальная притча. Насколько я понимаю, мы все растем на плечах тех, кто прошел профессиональную или жизненную дорогу до нас, могу на пальцах перечислить тех людей, кто это сделал для меня. Надеюсь, что я как-то смогла пусть если не подставить плечо, то заставить поверить в себя этих талантливых девушек-музыкантов. Для меня это самое ценное в этой работе, так как это имеет продолжение вне меня.

М.М.: Как европейцы отреагировали на твою работу?

С.И.: У них вызывает потрясение факт, что древний эпос, похожий на их Гомеровскую «Иллиаду», все еще жив у нас и передается из уст в уста, как в древности. Что у нас есть сказители-достончилар, которые рассказывают его в первозданном виде. Их также вдохновляет особенность «Кырк Кыз», где в центре эпоса не мужчина, а женщина. Героини. Юные, 14-летние девочки, которые, что важно, не выходили сами на тропу войны, они только защищали свою землю, не выказывая никакой агрессии.

Премьера с успехом прошла в Америке, потом во Франции. Считаю, что эту работу необходимо показать здесь, на этой земле, нашему народу.

...Реальная жизнь всегда сильнее и убедительнее, нужно только додумать

 

М.М.: Многие твои работы, особенно те, что посвящены сакральным аспектам нашей культуры, затрагивают традиции, пришедшие к нам из доисламского периода истории. Ты достаточно легко размышляешь о вещах, которые для традиционного ислама, например, могут показаться довольно свободными, не было каких-либо нареканий в твой адрес?

С.И.: На выставке в «Ильхоме» ко мне подошел мужчина и спросил: «А вы не боитесь исламистов?» (улыбается). Я не понимаю, что в моих работах чернит или как-то оскорбляет ислам? И кто такие исламисты? Все, что мы пережили, это наше богатство, наша особенность. Почему мы должны куда-то закапывать наше прошлое, прятать или стесняться его. Все, что мы имеем – это наша индивидуальность.

 

М.М.: Знаю, что в Италии ты познакомилась со своим будущим супругом. Как родители отнеслись к твоему выбору?

С.И.: Карлос – прекрасный человек. Мы работали вместе над нашим общим проектом, поэтому родители познакомились с ним сначала как с коллегой. Думаю, это тоже сыграло большую роль.

М.М.: Чем он занимается? Вы по прежнему работаете вместе?

С.И.: Он занимается экспериментальным кино и звуком. Когда-то мы много сотрудничали вместе, затем решили, что лучше работать отдельно. Но, если речь идет о Памире, то мы приезжаем вместе, у нас с ним общий проект «Аваланш», который мы планируем продолжать снимать через всю жизнь, пока она нам позволит. Это видео - и звуковая инсталляция, которая не имеет конечной формы, а продолжает трансформироваться с годами.

 

М.М.: А как ты попала во Францию?

С.И.: По личным мотивам. Когда мы поженились, то переехали в Испанию. У нас родилась дочь и мы решили, что хотим, чтобы Сибель пошла во французскую школу. Помимо этого статус художника во Франции ценится намного выше, чем где бы то ни было, это тоже было очень важно для нас с Карлосом.

 

М.М.: Разница культур не отражается в совместной работе и отношениях?

С.И.: Нет, он всегда поддерживает меня во всем. Карлос сыграл главную роль в выборе направления моих работ. Пребывая в Европе, в начале мой взгляд и интерес был направлен на Запад. Рассказывала какие-то истории мужу о Средней Азии. Он как-то незаметно начал давать знать, что вот именно моя культура и духовное наследие и есть моя индивидуальность. Чтобы оставаться честным в своих работах, мне нужно смотреть в себя и расти из себя, набирая опыт из пройденных уже до меня дорожек из мировой культуры. Муж сам талантливый и тонкий человек, и его поддержка помогла мне в становлении.

 

М.М.: О чем ты мечтаешь сейчас?

С.И.: Хочу в поле (смеется), в Каракалпакстан и Казахстан – нужно кое-что дособирать. Начала писать свой второй полнометражный фильм. Он называется «Барзаг». Но пока об этом рано говорить.